ПИСЬМО ПАТРИАРХА НИКОНА К ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ

     Великому государю царю и великому князю АлексЪю Михайловичю, всея Великия и Малыя и БЪлыя России самодержцу. Богомолец вашъ, государевъ, смиреный Никон патриархъ бога молю, да подасть ти господь богъ миръ и здравие и да утвердит господь престол святаго царствиа твоего во многия лЪта во славу Христа, бога нашего, и всЪмъ православным християном в радость и веселие вЪчное. Аминь.

     В прошлом, государь, во 160-мъ (1652) году божиею вълею и твоим, великаго государя, изволением, и всего освященнаго собора избранием был я, богомолец вашъ, поставлен на патриаршество, не своим изволом, но божиим изволением и твоим, великаго государя, и всего освященнаго собора избранием. А я, вЪдая свою худось и недостаток ума, множицею тебЪ, великому государю, бил челом, что мене с такое великое дЪло не будет. И твой, великаго государя, глаголъ превозможе. И по прехождении триех лЪтъ бил челом я тебЪ, великому государю, чтоб ты, великий государь, пожаловал мене, отпустил в монастырь. И ты, великий государь, изволил и еще другую три года быти. И по прохождении других триех годовъ паки бил челом тебЪ, великому государю, чтоб ты, великий государь, отпустил меня в монастырь. И ты, великий государь, милостиваго своего указу не учинил. И я, видя то, что мнЪ челобитьем от тебя, великаго государя, не отбыть, и началъ тебЪ, великому государю, досаждать и раздражать и с патриаршества сошел без твоего, великаго государя, указу в Воскресеньской монастырь.

     И ты, великий государь, подражая небесному отцу и богу в щедротах, и в Воскресеньскомъ монастырЪ милостию своею не забыл, всякою милостию своею посЪщал: и пироги имянинные присылал, и милостыню. И я ту твою, великаго государя, милость со презорствомъ принимал, а все то дЪлал, чтоб мнЪ от твоей милости забвену быти. И случися мнЪ нЪкогда в Воскресеньском монастырЪ болЪти, а тебЪ, великому государю, про ту мою болЪзнь учинилось вЪдомо, и ты, великий государь, прислал посЪтити Афанасиа Матюшкина со благими твоими и милостивыми обЪты и утЪшительными словами, что, де, ты, великий государь, не имаши мене оставити, ни презрЪти и до смерти. И я о той милости не зЪло порадовался.

     А потом навЪтом врагъ моих к тебЪ, великому государю, Романа Бобарыкина и Ивана Сытина, с ними же и иных клеветами и лжами их, возрасте меж нами великия смута, великая. Они же меня обидЪли, они же тебЪ, великому государю, и оклеветали всякими небылыми дЪлы.

     Да у меня же в Воскресеньскомъ были два жидовина крещеных во имя Отца и Сына и Святаго духа. И от тЪхъ жидов един, ему имя Домиян, оставя православную святую християнскую вЪру, почал по старому закону жидовскую вЪру держать и святых постовъ не хранити, и во вся посты мяса ясти, и молодых черньцов развращать, для чево, де, вы не женитесь и мяса не едите, молоды, де, таковы, и иным всяким жыдовскимъ обычаем. И про то ево, Демьянка жида, учинилось вЪдомо мнЪ, и я, сыскав доподлина, что впрямь развратились от святыя православныя християнския вЪры, и велЪлъ ево, Домиянка, посмирять и сослать в Ыверьской монастырь. И тот Демьянко другому жиду, Мишке, сказал: «Не пробыть, де, и тебЪ без бЪды, ведь, де, и ты таков же, побЪжи, де, к МосквЪ и скажи, де, за собою государево слово». И тот, побЪжав к Москвъ, сказал за собою твое, великаго государя, слово. И ты, великий государь, присылал для другова жида, Домианка, думнова дьяка Дементиа Башмакова да головъ, и тово Домьянка со женою ево и з детьми, и Мишкину жида жену и детей, и на ково они сказали, и тЪхъ поймали же. А в то же время и из нашей кЪльи молодые чернцы в жидовской ереси и учении были и в казнЪ у меня покрали деньги и платье, и тЪмъ имъ жидом помогали. Да имъ же помогалъ архимандрит Чюдовской, потому был он, архимандрит, у меня в Воскресеньском монастырЪ, и в Ыверском в строителях многое время, и не считан ни в чом. И я хотЪлъ считать, и он ушол к МосквЪ, и добрыми людми тебЪ, великому государю, одобренъ, и ты, великий государь, почал жаловать ево, знать. А Демьянко жидъ и в Ыверьском монастырЪ женою своею поклепал отца ее духовнаго да иных многих старецъ иными злыми доводными дЪлы. И я ему не повЪрил, вЪдаючи от божественнаго писания и правил святых апостолъ и святых отецъ, писано особно о них в правилех, что их, новокрещеных, нигдЪ во свидЪтельство не принимать, у них то и дЪло похвально, чтобы на ково солгать, на священный чин. Не не вЪсть твоя, великаго государя, мудрая совЪсть, како на Христа бога лжесвидЪтельствоваху и на святаго первомученика, и на Павла апостола, о них же въ ДЪяниях писано есть.

     Да как ты, великий государь, посылал во Царьград к патриархом о моем дЪле и ко иным патриархомъ Мелетиа чернца, и я, вЪдая ево, Мелетиево, лукавство, убоясь тамошняго осуждениа по ево оглаголанию, писал ко вселенскому константинопольскому патриарху и ко инымъ. И тебя, великого государя, то мое письмо не утаилось, яко аггела божия, и въ том прощения прошуce6Ъ и прочим, которые тому дЪлу повинны,— рождшагося ради Христа бога, остави.

     Да ты же, великий государь, собрал соборъ, в них же председатели быша Паисей, папа и патриархъ александръский, Макарий, антиохийский патриархъ, и со иными митрополиты и архиепископы, и епископы, и с рускими властьми. И егда позванъ я на соборъ, и ты, великий государь, подходя ко мнЪ, говорил: «Мы, де, тебя позвали на честь, а ты, де, шумишь». И я тебЪ, великому государю, говорил, чтобы ты, великий государь, мою грамоту на соборЪ том не велЪлъ чести, а переговорил бы ты, великий государь, наединЪ, и я бы все здЪлал по твоей, великого государя, воле. И ты, государь, такъ не изволил, и я поневоле против своих писаных словъ говорил тебЪ, государю, прекословно и досадно, и в том прощения же прошу.

     Да ты жъ, великий государь, присылал подклюшныка своего, государево, жалованыя ко мнЪ на Лыков дворъ своея трапезы стол против двоих патриарховъ и иные всякие запасы, и питие. И я то твое жалование отринух и не принял, и тЪм тя, великого государя, обЪщестил же — господа ради, прости. Да ты же, великий государь, присылал свое жалование с Родионом Матфеевичем Стрешневым, денегъ нЪсколько и мЪхов лисьих, и песцов, и соболей. Аз же, грЪшный, и то твое жалованье не принял, и тЪмъ тебя, великаго государя, прогнЪвал — Христова ради Рождества, прости.

     И сих ради всЪхъ моих винъ отверженъ есмь в Ферапонтовъ монастырь в ссылку, и есть тому шестой год, а как в кЪлье затворенъ, и тому четвертой год. И отперва всяко хотЪлъ поискуситись, по писаному: «Прелюто бо есть и воистину бЪдно, иже кому гнЪвъ царьский понести». Но аз никоторова зла отъ тебя, государя, ни видЪлъ, развЪ милости, ни слышал, и все со благодарением терпЪл; все злое видЪлъ от приставов, яко же от первых, тако и нынЪ. И есмь нынЪ болен и нагъ, и бос, обжегся и обносился до нага, и креста на мнЪ нЪтъ третей год; стыдно и во другую кЪлью выйти, идЪже хлЪбы пеку и варю, понеже многие части зазорные непокровены. И со всякия нужды келейныя и недостатков оцынжнел, руки больны, лЪвая не подымается, очи чадом и дымом выЪло, и есть на них бЪлма, из зубовъ кровь идет смердящая, и Ъсть не терпят ни горячева, ни студенова, ни кислова, ноги пухнутъ. И сего ради не могу церковнаго правила править, а поп един, и тот слЪпъ, и говорить по книгам не видит. А еже бы попользоватися мало — нЪчим;

кое и есть платьишко не келейное, и приставы продать не дадут, да и не купит нихто, боясь приставов. А ко мнЪ и приходу никому нЪт, и милостыни попросить нЪ у ково; дороги отложены от монастыря далеко, чтобы и глаза наши никово не видЪли мимо Ъздящих и ходящих.

     А вся сия Степан Наумов, себе ради, наведе на мя за то, что я ему и в очи, и за очи говорил о неправдах его, что многих старцевъ и слугъ, и крестьян бил и мучил, и посулы имал. И я ево, Степана, мучителем и лихоимцомъ называл, и дневным разбойником. А он, Степан, не терпя моих слов, затворил мене в кЪлье с Николина дни, майя съ 9-го дни, до Ильина дни на смерть и запа­сов давать никаких не вЪлЪл. А у нас только было своих сухарей и круп немного, кое с собою привезли, то и Ъли; что хуждее травы, ея же младую варят во штях, и то ел, снить, и борщъ, и грибы. И заповедь под смертною казнию положил, и стрельцамъ и к окнам приходить не велЪл, ни старцам. И я воду носил и дрова сЪкъ сам.

     И не вЪдаю, коими судьбами учинилось тебЪ, великому государю, вЪдомо, и ты, великий государь, подражая отца небеснаго щедротам, (по писаному: «Будете,— рече,— щедри, яко же и отецъ вашъ небесный щедръ есть»), и того ради прислал Ивана Обрасцова с милостивым своим указом. И, приЪхав, Иоаннъ учинил нам свободнЪе и в Бородавском озере велЪлъ ловить на нас неводом. И я здЪлал свой невод и ловил, и твоим, государевымъ, жалованьемъ сыт был. И Ферапонтова монастыря из Шеконской ловли велЪлъ имать по надобью. А ему, де, Степану, ведено твое, государево, наказание учинить. И он никакова наказания ему не учинил, только в хлЪбенной избЪ часа з два посидЪлъ.

     И он, Степан, немного спустя, почал мучить мене пуще и перваго. Из Бородавской ловли рыбы не велЪлъ имать — у мене, де, такова указу государева нЪтъ, что з Бородавы рыба имать. А коли пошлешь к Степану для какова запасу, и он слушки к себЪ не пустит, а вышлет малова сказать, что ему нынЪ не время, прииди, де, в ыное время; и слушка ходит наконовъ десеть для одново дЪла. А коли выглянет в окно Степанъ, и то с великим шумом говорит: «Я, де, в монастыри писал, чтобы, де, прислали запасъ, де, и они не слушают. А у меня такова государева указу нЪтъ, что на них править; дадут, де,— добро, а не дадут, де,— и мнЪ, де, их не на правеж поставить». Да с слушкою же приказывает: «Скажи, де, ему, пора, де, прихотите оставить, Ъжь то, что дадут». А у нево, Степана, человЪкъ по 20 было на хлЪбе. Да он же, Степанъ, пива без престани варил и вина курилъ, и в вотчины много запас отпускал; а мнЪ которое и пришлет, и тово Ъсть никак нельзЪ, горкое да гнилое; такожде и рыбу присылал лежалую и не колотую.

     Да как ты, великий государь, присылал Родиона Матфеевича Стрешнева с вЪстью и с милостынею, что, де, государыни царицы и великие княгини Марии Ильичны не стало, и мнЪ бъ ее простить и поминать вЪчно, и твое бы жалование принять тысеча рублевъ; ему, Родиону, сказал, что господь бог простит, и поминать ея, государыню, рад за многую ея милость первую. А денегъ я твоего, государева, жалования не взял для того, что я у вас, государей, не наймитъ, за вашу милость, государеву, должен и так бога молить, яко же и молю. И Родионъ Матфеевичъ мнЪ говорил: «Возми, де, нынЪ государево жалование нынЪ, а будет, де, и большая тебЪ присылка, а потом, де, и все доброе будет». И я ему, Родиону, сказал: «Коли государева милость будет, тогда и деньги не уйдут, а ты доброму дЪлу буди ходатай». А иное, ей, великий государь, и за великую скорбь по государыни царицЪ и по дЪтках ваших, государевых, обезпаметовался, и въ том прощения прошу, Христова ради Рождества. А по государыне царицЪ во всю сороковицу Псалтырь и Канонъ пЪлъ, и поминаю даже и до днесь незабытно.

     А после Родиона Матфеевича у Степана пир был великой, звал окольных детей боярских и со женами их и перепоилъ их замертво. И они, разъЪжаючись, Ъхали по озеру пьяни, блевали из саней. А пир был заздравной, а не понахидной, невЪдомо, для чово и для какой радости. И после Поста и СвЪтлой недЪли, по твоему, государеву, указу правили в монастырЪ, сороковицу, а он, Степанъ, не дождався совершения, поЪхал, нарядясь, со женою сЪдши в одних санях. А перед ними Ъхали твои, государевы, стрельцы, нарядясь в красные кафтаны, а за ним, Степаном, каптана красная и тасчут санники бълые. И я, видя то ево безболЪние о вас, государех, вышод на крыльцо, на карауле являлъ, глаголю: «нынЪ у наших государей на МосквЪ плач и сЪтование, а у Степана нынЪ радость и веселие, и государевымъ людем перед собою и перед женою своею велитъ ездить».

     И паки, какъ к Степану вЪсть пришла, что грЪхъ ради наших, сына твоего, государева, а нашего государя царевича и великаго князя Алексия Алексиевича не стало, а ево, де, Степанова, дЪвка пришла в ыную избу и говорила: «НынЪ, де, на МосквЪ

кручина, а у нашего боярина радость». И говорилъ: «НынЪ, де, у нашева колодника надежа вся погибла, на ково, де, и надЪялся, и тово не стало, кротче, де, будетъ». Да у нево же, Степана, был свояк в гостях со женою, и пришол, де, нЪкто к Степану в горницу, а жена, де, Степанова сидит за завЪсою со сестрею своею, и сестра, де, Степановой женЪ говорит: «НынЪ, де, на МосквЪ у государя царя и у всей Москвы кручина, что государя царевича не стало». И Степанова, де, жена говорит: «Не всЪм, де, кручина, есть, де, иным и радость — меньши нашъ колодникъ надЪется, а нам, де, не толь страшно стало». А как в монастырЪ марта въ 11 день по государе царевиче сороковицу править, а Степан в тот день, нарядясь, поЪхал в гости, а стрельцы пред нимъ в красных кафтанех верхами. И невЪдомо, как ему, Степану, вЪдомо учинилось, и онъ, Степан, приказалъ сотнику и стрельцам, никово не вЪлЪл блиско подпускать и дороги х кЪльям накладывать, и самим стрельцам блиско не вЪлЪлъ же ходить. А служек, которых в кЪлью пустил, и трудников — и им грозил всякими страшными прещении, и того ради всЪ не хотят жить, плачют да болЪзни на себЪ сказывают, чтобы не жить у меня в кЪльи. А куда пойдет работник, и за ними ходили всюда. А как послышал Степан перемЪну себЪ, и он и трудников не велЪлъ пускать вонъ ис кЪльи, а слушке не вЪлЪлъ в кЪлью ходить, а вЪлЪлъ в кЪлье сказать, что, де, слушка боленъ, а инова, де, послать нЪково. И так было, покамЪста и перемЪна пришла.

     А как переменил князь Самойло, и онъ, Степан, прощался ко мнЪ в кЪлью для прощения, и я ево, Степана, ту пустилъ, и, посидя, стали говорить. И дошла рЪчь до книгъ Лазоря Барановича, что разосланы по твоему, государеву, указу по монастырямъ, а велЪно, де, за них деньги платить. И та книга прислана от архиепископа и в Ферапонтовъ, и мнЪ про нее вЪдомо учинилося, и я велЪлъ тое книгу себЪ принести, и Степан велЪлъ ту книгу принести, и я тое книгу смотрил. И первое в книге той написано, в лицЪхъ лист: стоит древо, а под нимъ лежит великий князь Владимер Киевский, и от нево сучье, а по сучью сидят бывшиа великий князи. И смотрих прилЪжно и видЪхъ на иных сучках твой, государевъ, образ подписан, а против твоего, государева, образа государыни царицы Марии Ильичны образ подписан. Смотрих блаженныя памяти отца твоего, государя царя Михаила Федоровича, и, помнится, не нашол. А он, Степан, в тЪ поры у меня в кЪльи был, и я ему, Степану, показав, как так книгу сию, не осмотря, в миръ, а в ней неподобно написано, будьто государь нашъ царь произъшел, а вЪдомо всюду, что не тово роду. Тот род великих князей пресЪче господь, яко же и Саулов, не без правды, знатно то, что за многое прегрЪшение. И воздвиг же господь богъ, яко же втораго кроткаго Давида, природнаго государя царя Михаила Федоровича, мольбы ради и прошения всего мира. А они непристойно пишут. Государь нашъ нЪсть от прелюбодЪяния рожден, сынъ и наслЪдник блаженныя памяти государя царя Михаила Федоровича. Да другое худо, что государыня царица и великая княгиня Мария вмЪсто сестры написана; худо то здЪлано.

     И он, вскоча, почал: «Та, де, книга свидЪтельствована на МосквЪ, да сам, де, государь ту книгу вЪдаетъ, безчестишь, де, государей наших, говоришь». А я говорил, что я государей своих не безчещу, но оберегаю их государьской чести; тот безчестит, хто ту книгу составил и напечатал. И он почал шумъть гораздо: «МнЪ, де, про ето дЪло извещать на МосквЪ». И я говорил, что про ту книгу государю некогда вЪдать, есть у государя много и без тое книги царственных дЪлъ. А и вся та книга непотребна, вездЪ привожано рымских учителей рЪчи, а во многих мЪстехъ и ереси есть римские. А хто тут был с ним, Степаном, и я имъ изъявилъ. Да он же, Степанъ, говорил после меня, что я называл воровскою книгою, а ты, де, для тово такую книгу воровскую купил, а я не купливалъ тое книгу, так почелъ, и видЪвъ неправу, и отдалъ. И затЪм Степан ис кЪльи пошолъ. И он, идучи съ манастыря, являлъ, будто я тебя, великово государя, безчещу, а ту книгу воровскою называет, будто я тое книгу только для тово и купилъ, что вас, государей, безчестить. А идучи он, Степан, от меня, хвалился: «Преселю, де, я ево далее Ферапонтова и тЪснЪе». И я хотЪлъ к тебЪ, великому государю, писать, да нЪ на чом, посылал х приставу, чтобы дал бумаги, и он сперва хотЪлъ дать и не дал, жена ево не велЪла давать.

     А ныне князь Самойло дЪлает все по Степанову же обрасцу, допрашивая стрельцов, какъ было при Степане, а инова указу у себя твоего, государева, у себя не показывает: «Только у меня указу, велЪно, де, мнЪ у Степана взять наказ государевъ, и я, де, у Степана просилъ наказу, и Степан, де, сказал, что, де, мнЪ наказу не дано, и я, де, о всем писал к МосквЪ, и с Москвы, де, мнЪ указу нЪту же». И нынЪ, после Степановой перемЪны, не слышится намъ никое же лихо елико, а Степан сказывал твою, государеву, немилость и пущее заточение.

     ТЪм же и яз зазрЪхъ себе от прежде бывших твоих милостях и любви и подражах мудрого наказанию. ИндЪже пишется се: «Яко жъ водное устремление, тако и сердце царево в руцЪ божии, аможе возхощетъ обратить, тамо уклонит е». Егда господь богъ слухом услышит молитву и моление мое и твое сердце укротит, и на милость преложит, и сотворит забыти досады моя к тебЪ, великому государю, и злорЪчие. Но не имам

спомогающаго ми. Яко же Еклисиястъ пишет: «Блага,— рече, — два паче единаго, яко аще падется единъ ею, воздвигнетъ его другий; горе единому, егда падет, не будет втораго помощи ему». Обратив же помыслъ свой, по писаному: «Вопроси,— рече,— отца твоего — и возвестить ти, старца — и рекут ти». ВидЪхъ нЪкогда, прочитая книгу Григория Богослова, подобное ми, яко таиньствъ ради и святых торжествъ, множицею оставляет согрЪшения богъ человЪческая, и не просто согрЪшения множицею, и даровъ духовных сподобляетъ. Яко же и в житии пишется Феодора Едесскаго: два брата изыдоста нЪкогда имени ради божия в пустыню и питахуся былием. Единъ от них прегрЪшением великимъ согрЪши, тЪмъ же и разлучистась другъ от друга, падший убо брат повелЪнъ аггеломъ ити во Ефес и тамо умолити господа бога о грЪсЪ своем. По нЪколиких лЪтех прииде ко брату, падшому во грЪх, аггелъ господень в день Пасхи, глаголя: «Миръ ти, старче, от господа бога, и се ти дарова господь богъ прозорливъ даръ». Такожде на нЪких мЪстех есть и царский чин держится, еже во время святых божиих таиньствъ или торжествъ, киим же и рожества своего и чад своих, по достоинству комуждо чиновныя саны и дары роздавати, и долги должником, и грЪхи грЪшником оставляти, яко же истина слову послЪдует. На всякъ же праздник обычай бЪ игемону отпускати единого народу связня: «Хощете ли,— рече,— отпущу вам царя июдейска...» и прочее. Что чюдно плясавица в рожество Иродово проси, и до полцарствия своего дати ей обЪща, или и вящше попроси, и не погрЪши. Что бо пребольши главы Иоанна Крестителя, ему же самъ Христосъ свидЪтельствуя: «Кто болий Иоанна в роженных женами, никто же есть».

     Аз ничто же таково дерзаю просити у тебя, великаго государя, Рождества ради господа бога и спаса нашего Иисуса Христа, иже в наше спасение рождьшагося. Яко же аггелъ ко Иосифу рече: «Иосифе, сыну Давидовъ, не убойся прияти Мариям, жены твоея, рождьше бо ся в ней от духа свята; родит же сына и наречеши ему имя Иисусъ, той бо спасет люди своя от грЪхъ их». Сего ради молю и тебе, великаго государя, прошу, ослаби ми мало, да почию преже, да же не отъиду, и к тому не отъиду, и к тому не буду. И посем едино другое прошу, еже жити ми в дому господни вся дни живота моего и зрЪти ми красоту господню, и посЪщати храмъ святый его. И рожденное отроча и богъ, крЪпкий властелин мира и отецъ будущаго вЪка, приведет на тя миръ и здравие, и на вся сущая твоя, и иже во власти сущих, зане власть его велия, и миру его нЪсть предЪла, и заступит тя судьбою и правдою отнынЪ и до вЪка от всЪхъ врагъ твоих. Послушай рождьшагося днесь Христа Иисуса, блажаща милостивый: «Блажени бо, — рече, — милостивии, яко тии помиловани будутъ». Како же и самъ ты, великий государь, помилованъ имаши быти, не послушавъ нищаго своего богомольца? «Аще бо, — рече,— отпускаете человЪком согрЪшения их, отпустит и вам отецъ вашъ небесный; аще ли вы не отпущаете человЪком согрЪшения их, ни отецъ вашъ отпустит вам согрЪшений ваших». И по притчи о тмЪ талантех рече: «Тако и отецъ мой небесный сотворит вам, аще не отпустите кождо брату своему от сердецъ ваших прегрЪшения их».

     Посем не вЪмъ, коими бы молитвами благоугодными тебЪ, великому государю, помолился и коих ради заповедей божиих оставление бы получил, паче сих, аще и весь ликъ заповедей божиих проставил бы. Ибо самъ господь, всю широту Ветхаго и Новаго закона собравъ, во двою заповеди положи — еже любити господа бога и ближняго своего, яко самъ себе. «Сею бо,— рече,— обою заповедию весь закон и пророцы висят». Сему подобно и Павел апостолъ глаголет: «Любяй бо, — рече,— закон сконча». И паки: «Исполнение закону любы есть». Малы дары множицею судию умилостивиша, худы двЪ медницы всего вЪка множество богатящихся преодолЪша славою, смирена молитва мытаря оправда, образ всЪмъ бысть смиреным о ХристЪ, мало слово разбойника спасе и рая жителя показа. Темъ же и аз, оного подражая, зову: «Помяни мя, господи царю, во царствии своемъ, да и тебе господь богъ помянетъ во царствии своемъ небесном». Ажне отъ мене, смиренаго, тебЪ, великому государю, мир и благословение отнынЪ, и сЪмени твоему до вЪка. Аминь.

     Свидетельствую своею бедною рукою и страхом божиим. Аминь. О писме, великий государь, не покручинься, господа ради, что худо и не исправлено. То и черное и бЪлое, у себя иного не оставил, а се мало вижу.

     Богъ отецъ о имени сына своего, господа нашего Иисуса Христа молитву приемлет и просимое дает, яко же свидетельствует слова истина: «Аще, — рече, — чего просите о имени моем от отца моего, дастъ вамъ». Сего ради и аз о имени Христа бога и святаго ради Рождества его прошу, не премолчи о нашемъ к тебЪ, великому государю, прошении, да не въ судъ ти будетъ писание се и прошение наше. Здравъ буди и насъ, сирыхъ, во царствии своемъ не забуди.